Кто-то шуршал за обоями. Разумеется, никто не слышал тех шорохов, все были заняты своим делом. Гости травили друг другу байки, хозяева пытались привлечь их внимание аппетитной уткой, которую ловко колесовали и теперь распределяли по тарелкам. Звон хрустальных бокалов, позвякивание столовых приборов, молчаливое чавканье и угрюмое сопение наполнило комнату. Все были заняты своими делами, никто и не обратил внимание, как от стены отделилась тень и помчалась на люстру.
Это был Клоп. Кроме него никаких животных в этой квартире не было.
Единственный оставшийся в живых после холокоста устроенного санэпидемстанцией. Проныра и плут, немного одичавший, он просто обожал общество людей. Каждый раз, когда в гости к сожителям (так Клоп называл хозяев квартиры, несмотря на то, что они имели ордер и домовую книгу, а он ничего кроме непомерных амбиций), ну вот, как только к этим никчемным людишкам приходили другие, ещё более никчемные людишки, клоп мчался на свою смотровую площадку. Только потому, что сожители уважили его и повесили хрустальную люстру, как вечное напоминание, кто тут хозяин, клоп позволял им жить рядом с ним.
Ревниво оберегая свой хрустальный дворец, клоп бил в табло любому, кто имел несчастье коснутся его обители. Последняя пострадавшая была муха.
Молодая и довольно-таки привлекательная особа, не знавшая хозяина квартиры и его свода правил, имела неосторожность на секундочку присесть на хрустальную сосульку дворца. Клоп внимательно наблюдавший за её виражами, аж почернел от злости. Впав в ярость, от чего правая часть его тельца стала смешно дёргаться, он помчался к ней.
Поймал её и не говоря ни слова, накостылял. От полученного стресса муха в тот же вечер утопилась в компоте. Клоп ещё больше стал уважать себя.
За столом дзинькали бокалы, нараспев тянули тосты, хрустели малосольными огурчиками. Сверху, взгромоздившись на застывшую каплю из хрусталя, сидел он. Клоп.
Нацепив очки, которые абсолютно никак не влияли на его безупречное зрение, клоп внимательно наблюдал за происходящим. Самые интересные моменты, он оформлял в свой блокнот. Обслюнявив карандаш по самый локоть, клоп размашисто делала пометки, записывал интересные высказывания, иногда даже протоколировал чужую словесную перепалку.
Больше всего клоп не любил, когда разговор заводили о нём. Хотя, по правде говоря, таких разговоров почти не было. Официально клоп уже давно оформил белые тапочки на все свои лапки. Единственное, что могло спалить его - оттопыренный кусок обои, странные шорохи по ночам и разумеется он сам. Больше всего боялся самого себя.
"А вдруг меня заклинит!" - думал он, глядя на мирно жующих людей.
"Вырежу всех этих никчемных людишек! Вот этими самыми ручищами" -
опасливо поглядывал он на свои волосатые лапки.
Клопу стало вдруг жалко своих квартирантов, да и остальных тоже. Когда он представил, как хозяйка с размозжённой головой лежит в луже крови, её парик забрызганный кровью прилип к стене, хозяин стоя на коленях хрипел, держался за своё горло и пытался не дать жизни вытечь из него, остальные, чтобы не попасть в руки к нему убивали себя сами, лишь бы не попасть в руки ему.
Матёрому клопу-головорезу.
На глазах навернулись слёзы. От чувств он оглох и ослеп. Ему так стало жалко всех этих людей. Так захотелось обнять каждого, прижать и горячо чмокнуть в щёчку. А потом, долгими зимними вечерами сидеть рядом с ними и обсуждать игру сборной России не стесняясь себя и их. Посасывать из фужера коктейль из фужера и наблюдать за вчерашним миром не с люстры, а отсюда. Изнутри.
Смахнув слезу и громко высморкавшись в свой кружевной платок, клоп принял решение. Идти в массы. К ним! К людям!
Поправив свой любимый галстук в горошек, клоп ловко спрыгнул на стол.
Визг женской части похоронил всю заготовленную речь, даже постукивание ложечкой по своему маленькому стаканчику с целью предоставить возможность высказаться не дал результата. Истошный визг не умолкал, мужчины в замешательстве смотрели на него. Внезапно огромная тень накрыла клопа.
"Идут на контакт!" - подумал он и был безжалостно раздавлен грубой
мужской туфлей.
