Ява - это мотоцикл уже. Не-не-не! У меня мопед был вот такой:
Мотоцикл тоже был, правда у дядьки, он его мне не доверял:
Я вспоминаю другой фильм - "Укрощение огня" Королев и Гагарин: — Счастливо тебе! — Поехали! Хороший фильм, наивный правда
Вот, кстати воспоминания о съёмках, почитайте
Спойлер сообщениe "Б.Е. Черток. Ракеты и люди. Лунная гонка" :
Здесь считаю уместным прерваться для рассказа об идеализации истинных героев в художественных кинофильмах. В 1970 году я, по ходатайству руководства «Мосфильма», был привлечен в качестве консультанта к работе над фильмом «Укрощение огня». Автором сценария и режиссером был Даниил Храбровицкий. К этому времени он был уже известным драматургом — автором сценариев фильмов: «Все начинается с дороги», «Чистое небо», «Девять дней одного года». Герои этих фильмов были сильными людьми, истинными героями. С первых дней знакомства у меня с Храбровицким сложились хорошие, доверительные отношения. Меня захватила идея Храбровицкого показать технологию нашей работы — «творческую кухню» и прежде всего необычайно интересную фигуру главного конструктора Королева. Пока я рецензировал и дорабатывал первый, наивный, вариант сценария, больших разногласий не возникало. Обычно я говорил: «Так не бывает» или «Этого не было». Храбровицкий отвечал, что так надо, иначе фильм не выпустят. Когда я возмутился, что главный герой — прототип Королева — Башкирцев умирает не в кремлевской больнице, а на обочине пыльной дороги, Храбровицкий спокойно возразил: «А вы думаете, что Чапаев погиб так, как в знаменитом фильме? Мы еще мальчишками восхищались „Броненосцем Потемкиным“, а самые знаменитые кадры — расстрел на одесской лестнице — не имеют ничего общего с истинной историей. Не мне вам говорить, что все эпизоды в знаменитых фильмах: „Человек с ружьем“, „Ленин в октябре“ и „Ленин в 1918 году“ — отражают дух времени, эпоху, но не имеют ничего общего с тем, что и как было на самом деле, кроме календарных дат. Надеюсь, что после XX съезда партии вы сами это поняли. Близких к Ленину людей в фильмах только двое: Сталин и Свердлов. А где остальные герои и действительные руководители восстания? Я делаю художественный фильм, а не документальный. Вы должны нам помочь в показе техники, технологии творческого процесса, поведения людей в экстремальных ситуациях. Не навязывайте мне документальную достоверность. Для этого есть студии хроникально-документальных фильмов. Им пока запрещено показывать истинных творцов техники. У них главные герои — космонавты и ученые, заседающие в президиумах открытых пресс-конференций. В моем фильме главные герои — творцы. Вы и ваши товарищи — все под вымышленными именами, чтобы никого, кроме Королева, не узнали. Лев Толстой выдумал Пьера Безухова, Андрея Болконского и Наташу Ростову. Они не существовали. Но Бородинская битва, Наполеон, Кутузов и пожар Москвы были. Поэтому мы уверовали в реальность героев Толстого. Ваши ракеты были и есть. Человека в космос вы запустили. Поверят и в моих героев. Мы покажем, что и у вас были неудачи, аварии, горячие споры и разногласия. Это будет та правда, о которой не полагалось ни говорить, ни писать. Если главным персонажам присвоить имена действительных и еще живых героев, тогда надо придерживаться во всем и действительных событий, а это запрещено. Цензура не потерпит, чтобы я назвал кого-либо из вас. Поэтому даже рассекреченный Королев — не Королев, а Башкирцев, Глушко — не Глушко, а Огнев, Устинов — Логинов, Неделин — Владимиров. Только Воскресенского я уступил вам — оставил Леонидом, но фамилию изменил: сделал Сретенским». Когда дело дошло до выбора и утверждения артистов, я все больше отступал от своей догматической приверженности истине. Я попытался вставить в сценарий намек на репрессии, которым в свое время подвергались Королев и Глушко, но был осмеян другим консультантом — заместителем Главнокомандующего Ракетными войсками стратегического назначения генерал-полковником Григорьевым. Он мне сказал: «Борис Евсеевич, я вас очень уважаю как специалиста, но удивляюсь вашей наивности в политике. Ну кто в наше время это потерпит?! Я не пожалею средств, чтобы показать настоящие пуски, мы выдумываем бункеры и строим декорации пультовых, о которых пока только мечтаем, — это все пройдет. А воспоминания о репрессиях не имеют ничего общего с задачами фильма. И если мы хотим, чтобы народ наш фильм увидел, то не спорьте». Храбровицкому очень хотелось показать романтическую планерную и гирдовскую молодость Королева. Я познакомил его с Исаевым. Храбровицкого буквально завораживали рассказы Исаева о его молодости, увлечениях Магнитогорском, а потом самолетами и ракетными двигателями. В последней редакции сценария Храбровицкий синтезировал образ главного героя так, что в нем есть частица Королева, Исаева и увлеченного будущим космонавтики Тихонравова, с которым я тоже познакомил Храбровицкого. Личную жизнь своему главному герою Храбровицкий выдумал сам от начала до конца. Она не имеет ничего общего с биографией Королева или Исаева. Исаев по заказу «Мосфильма» разработал и на своем производстве изготовил настоящую ракету для исторических кадров самых первых шагов ракетной техники. Пуски киноракет Исаева вызвали восторг создателей фильма. Это было, пожалуй, близкое к исторической достоверности воспроизведение того, как все начиналось. Но игровые ракеты Исаева оказались гораздо надежнее, чем первые ракеты Королева-Тихонравова двадцатых годов. Я возмущался по поводу очень теплых отношений главного героя Башкирцева, прототипа Королева, и Огнева, главного конструктора двигателей, под которым имелся в виду Глушко. Два замечательных артиста: Кирилл Лавров и Игорь Горбачев — играют близких друзей. Горбачев — Огнев не только не конфликтует с Лавровым — Башкирцевым, но и восхищается им, преклоняется перед его талантом. Мои возражения, что ничего похожего на самом деле не было, Храбровицкий парировал тем, что зритель должен видеть в людях, творящих историю, героев добрых, отзывчивых, высокой духовной культуры, а не холодных технократов. Горбачеву в фильме в полной мере это удалось. Его героя никак нельзя заподозрить в одном из самых распространенных человеческих пороков — чувстве зависти. — К великому сожалению, — пытался я доказывать Храбровицкому, — ученые, в том числе и великие, главные и генеральные, не свободны от этого чувства. В их среде проявление завистливости к успеху, сколь бы он ни был засекречен, особенно опасно. — Никакой зависти между настоящими друзьями Башкирцевым и Огневым быть не может. Они генетически должны быть лишены этого чувства, — возражал Храбровицкий. В фильме Башкирцев и Огнев — близкие друзья. В спорах с Храбровицким по поводу отношений Королева — Башкирцева и Глушко — Огнева Исаев меня не поддержал. Ознакомившись со сценарием и выслушав мои замечания, Исаев неожиданно проявил талант кинокритика. — Автор фильма имеет право на идеализацию героев. Выписывать детально все их слабости не нужно. Когда мы защищаем свои проекты, то обязательно их идеализируем. Эксперты это знают и терпят в расчете на то, что будет доработано в процессе эксплуатации. У фильма то преимущество, что его не дорабатывают после выхода на экран. Поэтому давай отпустим Храбровицкому и его героям все грехи. По моему предложению для обсуждения проблемы взаимоотношений главных героев мы втроем расположились на нейтральной территории в тихом уголке Ботанического сада. — Чего ты добивается? — спрашивал меня Исаев. Острый конфликт между Королевым и Глушко возник не без помощи Василия Мишина, где-то в шестидесятом году. Но до этого со времен их работы в НИИ-3, потом в Казани, в Германии при создании всех ракет до «семерки» включительно они были единомышленниками. Оба — личности слишком сложные для литературных героев, а для кино — тем более. Королев даже более понятен, хотя он был не только, как теперь пишут, «основателем практической космонавтики», но и великим артистом. Повернись судьба по-другому, он мог бы стать и военачальником, и директором крупного завода, может быть, и министром. Одним словом, это прирожденный вождь коллектива, которому надо непрерывно преодолевать трудности. Если бы он был полководцем, он бы двигал армию на лобовые штурмы как можно быстрее, не считаясь с потерями, оставляя в тылу гарнизоны недобитого противника — только бы первым захватить или освободить города. И без передышки снова вперед. У Глушко нет ни королевского артистизма, ни таланта полководца. Если бы не его целенаправленное увлечение с молодых лет ракетными двигателями ради межпланетных полетов, он мог быть ученым, даже одиночкой: астрономом, химиком, радиофизиком, не знаю кем еще, но очень увлеченным. Разработав новую теорию очень детально, он не отступится от своих принципов, будет их защищать со всей страстью. В истории им обоим было суждено стать главными конструкторами. До этого они вместе прошли школу «врагов народа». Это их сближало. Однако в Казани Королеву, даже заключенному, трудно было признавать власть тоже заключенного главного конструктора Глушко. В Германию, после освобождения, оба командируются одновременно. Но Глушко — в чине полковника, а Королев — в чине подполковника. Потом Королев формально становится над Глушко. Он — головной главный конструктор, он — технический руководитель всех Госкомиссий, он — глава Совета главных конструкторов. Королев властолюбив. Глушко честолюбив. Когда хоронили Королева, мы вместе выходили из Дома союзов. Глушко совершенно серьезно сказал: «Я готов через год умереть, если будут такие же похороны». Глушко работает не щадя сил, но мечтает о славе, даже посмертной. Королев тоже не щадил сил, но ему нужна была слава при жизни. Наша встреча в Ботаническом саду располагала к откровениям и воспоминаниям. Мы с Исаевым договорились, что на полдня скрываемся от работы, а Храбровицкому был необходим подзаряд для доработки сценария и режиссуры. Исаев воспользовался случаем, чтобы рассказать о разговоре с Глушко, как он говорил, «по душам». Этот разговор состоялся на полигоне 24 октября 1968 года — в день 60-летия Исаева. На следующий день Исаев мне начал рассказывать об этом разговоре, но обстановка не позволила выслушать его исповедь. Готовили пуск Берегового, и мне тогда было не так интересно, о чем Глушко говорил с Исаевым. Теперь я по памяти пытаюсь воспроизвести рассказ Исаева. — На полигоне тогда готовили первый пилотируемый пуск «Союза» после гибели Комарова. Должен был лететь Береговой, а накануне мне стукнуло шестьдесят. Мои ребята пытались устроить застолье, но я отговорился. Утром надо было рано вставать на старт. А там предпусковая Госкомиссия. Первым тогда пускали беспилотный корабль. Если с ним будет все в порядке, через день должен был стартовать пилотируемый для стыковки с этим беспилотным. Перед этим, после призыва «всем быть в первых лицах», прилетело из Москвы начальства больше, чем надо. Ко мне в течение дня приходили в гостиницу и в одиночку, и компаниями. Я держался как мог, но к вечеру, когда поток гостей закончился, почувствовал, что устал больше, чем после разборок аварий на стенде. Совсем уже сморил сон, и вдруг приходит Глушко. Со своей бутылкой. Вежливо, как умел только он, извинился, но очень твердо сказал, что двум двигателистам, ему и мне, в этом году по 60 лет и он не уйдет, пока я с ним не выпью за успех нашего общего дела. Я по прежним встречам и от общих знакомых знал, что он совсем не пьет, а в тот вечер с меня сразу сон слетел, когда Глушко наливал мне и себе на равных. Постепенно мы с ним почти допили бутылку. Правда, водка была первосортная, «Посольская», и закуски на столе оставалось достаточно. Ребята еще собирались рано утром зайти позавтракать. Поговорили мы о своих проблемах, просклоняли все начальство от министра до Устинова, и как-то само собой разговор зашел об H1. До этого я был на экскурсии в большом МИКе. Там Ваня Райков мне все объяснил и показал. Должен признаться, что когда я увидел 30 камер на первой ступени, мне стало не по себе. А после исповеди Райкова о том, как идет отработка двигателей у Кузнецова, я подумал, что без Королева вам эту громадину не вытащить. К вашему сценарию, Даниил Яковлевич, эти сплетни отношения не имеют. У вас все заканчивается смертью Башкирцева. А жаль. Вот бы еще серию про Луну. Помню как Глушко переменился, когда я не очень удачно спросил его мнение об H1. Спокойный, почти дружественный разговор оборвался. Он переменился даже внешне. Выпрямился на стуле и стал мне выговаривать, как будто я виноват в том, что Королев сделал такую машину. Я-то никакого отношения ко всей этой истории не имею. Глушко тогда очень хотелось, чтобы в этом конфликте я стал на его сторону, хотя бы как двигателист убедился в его правоте. Королев, по его словам, очень хотел, чтобы он сделал кислородный двигатель на 145-150 тонн тяги в немыслимо короткие сроки. Непонятно было ему с самого начала, почему так просто Королев отказался от пакетной схемы, которая обеспечила успех «семерке» и которую Челомей к тому времени уже использовал в «пятисотке». Он, Глушко, тогда еще боялся кислородно-керосиновых двигателей из-за их склонности к высокой частоте. Кроме того, Глушко уверял, что он предлагал Королеву компромисс — переделать схему ракеты так, чтобы располагать пачку двигателей в отдельных блоках по ими же обоими отработанной на Р-7 пакетной схеме. Тогда можно будет на стенде отработать автономно каждый блок по шесть двигателей. И, наконец, он уговаривал согласиться на высококипящие компоненты. В этом случае Глушко брался в срок до пяти лет создать двигатель на 600 тонн тяги. Тогда в гостинице Глушко уверял меня, что Королев под влиянием Мишина ни на какие компромиссы не соглашался. Они вдвоем, Королев и Мишин, сделали ставку на Кузнецова, а его от ракеты H1 просто отстранили. Работы на Янгеля и Челомея заставили создать мощную стендовую базу для двигателей на высококипящих компонентах. Он обещал Королеву заняться мощным кислородным двигателем, но позднее. Тогда, в 1961 году, не было такого окна для кислорода, а сделать мощный двигатель на тетроксиде и гептиле по срокам гораздо проще. Чтобы доказать, что мы могли сделать мощные двигатели, он принял предложение Челомея. Для УР-700 он уже заканчивает отработку двигателей на 640 тонн тяги. Нас никто не гонит. Ракеты у Челомея еще и в помине нет, а двигатель есть. А если бы работали для H1 начиная с 1961 года, то двигатели могли бы поставить уже в 1966 году. Историю с разработкой «семисотки» и шестисоттонника я знал. Мы все тогда возмущались дублированием H1. Но Глушко в тот вечер мне излил обиду, хотел доказать, что если бы Королев согласился тогда, семь лет назад, то была бы еще надежда догнать американцев. И первая ступень H1 не была бы складом сомнительных двигателей. Вместо спокойного обсуждения Королев всю информацию передавал для анализа Мишину. А тот с ходу отвергал все, что не соответствовало его идее управлять ракетой, изменяя тягу противоположных двигателей. Раскуривая свой любимый «Беломор», Исаев умел говорить так доходчиво, образно и убедительно, что слушавший его далекий от двигательных проблем Храбровицкий не перебивал и не задавал вопросов. Перебил его я. — Все, что ты рассказываешь, совершенно секретно, и мы должны просить Даниила Яковлевича нигде об этом не упоминать. Для понимания сложности отношений Королев — Глушко пусть примет к сведению. Я пытался критиковать сценарий и по другим явным отступлениям от действительной биографии героев. Ада Роговцева играла Наташу — любимую в далекой молодости Башкирцевым девушку, которую он не разлюбил, но забыл ради ракеты. Первая ракета вытеснила первую любовь. Став знаменитым и поселившись в Доме на набережной, Башкирцев чувствует, что дальше жить без этой женщины не может. — Ну ведь абсолютно ничего похожего на биографию Королева здесь нет, — убеждал я Храбровицкого. — Кроме того, Ада Роговцева, то есть Наташа, обаятельная женщина, воспитывает в одиночку сына, а на самом деле у Королева была и, слава Богу, есть, жива и здорова, дочь — Наташа. — Вы со мной постоянно спорите потому, что знаете, как было на самом деле. Я вовсе не обязан благоговейно относиться к действительным характерам и биографиям. Герои фильма мои, а не ваши, и зритель мне поверит потому, что этих героев он полюбит. Я сознательно идеализирую людей, хочу, чтобы они такими были. Это не должны быть отлакированные идеалы, но зритель должен полюбить каждого из моих героев. Злодеев, предателей, палачей, проституток, шпионов в нашем фильме не будет. Я восхищаюсь вами всеми такими, какие вы есть, но хочу сделать вас еще лучше. В этом вижу свою задачу. Прекрасные актеры: Кирилл Лавров, Игорь Горбачев, Ада Роговцева, Всеволод Сафонов, Игорь Владимиров, Андрей Попов, Иннокентий Смоктуновский — плюс натурные съемки «укрощенного огня» сделали свое дело. Старты «семерок», их аварии были всамделишными, документальными. В художественном фильме они производили гораздо более сильное воздействие на зрителя, чем в документальном. Небольшая группа консультантов и несколько по нашему представлению приглашенных Храбровицким влиятельных чиновников из министерства и ВПК впервые просматривали еще сырой фильм на небольшом экране в студии «Мосфильма». Никто не мог остаться равнодушным. Нас всех волновал вопрос, как отнесутся к фильму власти предержащие. Впервые на экране бушевал огонь аварийных пусков, а не только уже знакомые зрителю благополучные старты. Знаете, Даниил Яковлевич, — обратился после просмотра Исаев к Храбровицкому, — вам удалось на экране настолько убедительно показать процесс «укрощения огня», что я сейчас волновался и переживал сильнее, чем когда находился на полигоне при реальных пусках. Даже реальные аварии меня трогали меньше потому, что я не волновался за свою судьбу так, как сегодня за судьбу ваших героев. Исаев в глубине души был неисправимым романтиком. Творческая одержимость у него сочеталась с демонстративной простотой и юмором, которых не хватало Королеву и Глушко. Но он принадлежал к тому же поколению. Поэтому романтическая идеализация и художественное облагораживание их образов ему импонировали. Храбровицкий был счастлив и растроган. Мы с Григорьевым посоветовали Храбровицкому: «Чтобы получить добро для выхода фильма в прокат, надо уговорить на просмотр Устинова. Он сам решит, кого еще надо будет пригласить». Руководство «Мосфильма» по своей линии вышло на Устинова. Позвонил ему и Григорьев. Он объяснил, что был консультантом по поручению маршала Крылова, упомянул в числе консультантов меня, Исаева и Патрушева — начальника первого управления полигона, руководившего стартами при съемках. Устинов принял приглашение и приехал на просмотр с небольшой компанией сотрудников ЦК. Ни Мишина, ни Глушко, ни других главных по совету из ЦК Храбровицкий не пригласил. На закрытый просмотр с разрешения Устинова были приглашены я, Исаев и Григорьев. . ... В «Укрощении огня» с моей подсказки была подчеркнута организационная роль партийно-хозяйственного руководителя высокого ранга. Народному артисту СССР Попову я, как мог, рассказывал о роли Устинова в наших делах. Намек в фильме получился достаточно прозрачным. Просмотр имел успех. Устинов явно был растроган. Крепко жал руку Храбровицкому, поздравляя с успехом. Обращаясь к нам, консультантам, он сказал: — Чувствуется ваше влияние. О таком оборудовании в бункере мы пока только мечтаем. Спасибо, что подсказали, значит уже есть макет. А вот при жизни Королева мы помирить его с Глушко не смогли. Если бы они были такими друзьями, как Башкирцев с Огневым, многое у нас пошло бы по-другому. — Думаю, что судьбой H1 вы бы не были так озабочены, — неожиданно сказал Исаев. — Да, пожалуй, ты прав, — грустно улыбнувшись, ответил Устинов. Устинов сказал, что фильм надо обязательно показать Леониду Ильичу Брежневу и другим членам Политбюро. Такой показ был организован, и фильм без купюр вышел на экраны страны. Исаева уже не было в живых, и мне не с кем было поделиться впечатлениями. В мою первую книгу «Ракеты и люди»[21] вкралась неточность: выход фильма в прокат отнесен к 1976 году. В 1972 году фильм «Укрощение огня» получил главный приз «Хрустальный глобус» на Международном кинофестивале в Карловых Варах и в 1973 году — первую премию на Всесоюзном кинофестивале в Алма-Ате. Спустя два года после выхода фильма, когда Глушко был назначен генеральным конструктором НПО «Энергия», мне задавали вопрос: — Как же так? Главным после смерти Королева по вашему же настоянию был назначен Мишин, а по фильму, который снимался четыре года назад, место Королева занимает главный двигателист, то бишь Глушко. Как вы могли тогда это предвидеть? Вы что же, фильмом хотели исправить свою ошибку? Я отшучивался: — Фильм впервые был показан Устинову, а затем и Брежневу. После этого они два года размышляли и, как видите, приняли решение. В этом и состоит великая сила искусства. Кстати, присутствовал при запуске корабля "Восход" Тоже кстати, я их пускал шесть лет